– Александр Семенович, в предыдущей беседе (“Запорозька Січ” от 10 января 2013 года) мы остановились на том, что в Закон Украины “О трансплантации органов и тканей”, принятый в 1999 году, специальной комиссией внесен ряд изменений. Какие из них, на Ваш взгляд, наиболее важны для развития трансплантологии?
– Основной, по моему убеждению, является статья пятнадцатая, регламентирующая процесс забора органов, которая требует серьезных дополнений. Как известно, согласно Закону, о котором мы говорим, основные вопросы, связанные с забором органов, решают родственники умершего, погибшего. При этом совершенно очевидно, что смерть человека вызывает бурю эмоций не только у его родственников, но и врачей. Нетрудно представить себе и саму трагическую ситуацию, когда мы, врачи, сообщая родным и близким о смерти или гибели человека, тут же интересуемся их согласием относительно трупного донорства. Собственно, в большинстве случаев следует негативная реакция, точнее – отказ, что также объяснимо. Мало того. Врачи обязаны спросить, не возражал ли при жизни человек, который погиб, чтобы его органы были использованы для трансплантации? И тут, казалось бы, все ясно: в подавляющем большинстве своем ни в семьях, ни в беседах с друзьями данный вопрос не обсуждается. Поэтому выходит, что родственник(и) высказывают не волю умершего, а, скорее всего, собственную. Что, мягко говоря, не совсем правильно, если рассматривать ситуацию сквозь призму свободы выбора личности.
– Что недопустимо?!
– Поэтому в новом варианте Закона Украины “О трансплантации органов и тканей” мы предусмотрели немаловажный момент – каждый человек должен иметь право и возможность при жизни написать отказ о заборе его органов после смерти. Таким образом создается механизм волеизъявления: человек, не желающий быть после смерти донором органов, информирует письменно об этом ближайшее медучреждение, к которому он прикреплен, а руководство больницы незамедлительно передает эти данные в реестр Государственной службы трансплантологии, создание которой планируется на основе ныне действующего Координационного совета по трансплантации. В таком случае ни один трансплантационный центр не будет иметь права использовать орган человека для донорства.
– А если к моменту забора органов родственники погибшего сообщили в письменной форме о том, что при жизни он отказывался от забора органов?
– Их пересадку, то есть трансплантацию, также никто выполнять не будет. Согласитесь, решение этого сложного вопроса при жизни  гораздо гуманнее, чем выяснение волеизъявления в тот трагический момент, когда родственники переживают боль утраты близкого человека. Государственная служба трансплантации будет иметь право контролировать работу центров и баз забора органов, распределять медикаменты, собирать информацию о людях, которые отказались быть донорами, а также о реципиентах, которые уже перенесли трансплантацию. Однако основная ее функция – государственный контроль за всеми лечебными учреждениями, которым предоставлено право осуществлять трансплантацию органов.
– Видимо, есть смысл напомнить нашим читателям, что забор донорских органов осуществляется только после констатации смерти головного мозга?
– Исключительно. И проводится в реанимационном отделении лечебного заведения, которое занимается в установленном правовом поле забором органов после соответствующего консилиума врачей (в ряде больниц он функционирует уже сегодня), которые устанавливают смерть головного мозга. Обращаю внимание: это очень сложная клиническая процедура с использованием специальной аппаратуры. Консилиум врачей – абсолютно независимый от центра трансплантации орган, информация о возможном доноре поступает лишь после констатации смерти головного мозга донора, что означает и смерть личности. После этого приостанавливаются реанимационные процедуры или умерший человек рассматривается как донор органов…
– Однако общественность недостаточно еще проинформирована, подчеркиваю, о жизненно важной проблеме трансплантации органов.
– Поэтому мы, врачи, при активном содействии государства должны вести целенаправленную разъяснительную работу. И в первую очередь ограничить поток негатива, льющийся со страниц масс-медиа, с телеэкранов. Дошло до того, что исчезновение едва ли не любого человека почему-то связывают с трансплантологами. Мол, “забрали на органы”…
– Беда и в том, что подобную “чушь несусветную” поддерживают, верят, что все именно так и происходит?
– Все это – результат дикого пиара, стремления хоть как-то заявить о себе. Как правило, те, кто не может заявить о себе полезными делами, прибегают к столь грязным методам самоагитации.
– Между тем, люди, которые все еще надеются на трансплантацию органов, перенося дикие боли, вправе рассчитывать на помощь?
– Приходится искренне сожалеть, что в Украине мы все еще не используем реальные возможности трупного донорства. А ведь наши специалисты работали и учились в мировых центрах трансплантации именно для того, чтобы успешно применять в Украине самые современные методики, технологии. Увы, и сегодня наши больные едут на трансплантацию в Белоруссию, где еще десять лет тому ситуация была намного хуже, чем в Украине. А сейчас благодаря, прежде всего, презумпции согласия количество трансплантаций у наших соседей составляет ежегодно семьсот пятьдесят, превышая среднестатистические европейские показатели. Напомню, стоимость пересадки почки в Белоруссии – около 40 тысяч долларов, а в Украине – 4–5 тысяч… Из семи центров у нас полный перечень трансплантаций выполняют только в двух – Киевском и Запорожском, в остальных осуществляют лишь пересадку почки. А потенциал трупного донорства в нашей стране мог бы обеспечить до 4 тысяч операций в год.
– И все же, несмотря на усилия оппонентов трансплантации, в ее необходимости все больше убеждаются во многих странах мира?
– К решению данной жизненно важной проблемы подключаются и публичные люди. В частности, политики. Ангела Меркель, например, под прицелом телекамер подписала донорскую карту, дав согласие на использование своих органов после смерти.
Еще раз заостряю внимание, что забор органа может осуществить лишь бригада подготовленных в специальном медицинском заведении врачей. С учетом, что все органы сберегаются в специальном растворе. К тому же, срок их сбережения  сжат, ограничен считанными часами. Поэтому, когда в Запорожском центре трансплантации выполняется пересадка органов, я мобилизую практически всех сотрудников, чтобы одновременно, четко, скоординированно обеспечить отработку буквально всех деталей предстоящей операции по пересадке органов. Закон изначально обеспечивает открытость и прозрачность, о его криминализации не может быть и речи. Подобные суждения – беспочвенные, преследующие, несомненно, чьи-то меркантильные, узкие интересы. И не более того. Все пункты Закона Украины “О трансплантации органов и тканей” подлежат неукоснительному исполнению, что не вызывает ни малейших сомнений. И не случайно идет широкое его обсуждение. К слову, во многих странах как такового пункта “о родственниках” нет. Если в реестре нет конкретной фамилии отказника, орган у умершего, погибшего изымается на трансплантацию. Катаясь на лыжах в горах Австрии, например, можно получить смертельную травму. Если в реестре пострадавший не числится в “отказниках”, у него возьмут органы на пересадку, не спрашивая разрешения.
– Реестр так называемых “отказников” будет разработан и в Украине?
– Обязательно. Читая лекции врачам, часто интересуюсь, обсуждали ли они в узком кругу возможность изъятия у них органов на трансплантацию после смерти? В ответ слышу: “А зачем при жизни думать о плохом?”. Но если кто-то принципиально против этого, он пойдет в больницу и напишет об отказе изъятия у него органов. Кто возражает – обязательно об этом заявит в письменном виде. Мы все “прикреплены” к каким-то лечебным учреждениям по месту жительства. Думаю, нетрудно, придя в больницу, написать соответствующее заявление на имя главного врача. Естественно, при жизни.
– Все просто и ясно. Начиная с 1992 года, сколько трансплантаций выполнено в руководимом Вами центре?
– Около шестисот трансплантаций почек, четырнадцать – печени, три – сердца, одна трансплантация поджелудочной железы.
– А могли бы больше?
– Помните, в “Запорозькій Січі” был репортаж, когда за одни сутки мы выполнили шесть трансплантаций?
– Конечно!
– Все пациенты живы-здоровы. Надеемся,  что в самое ближайшее время в  Закон “О трансплантации органов и тканей” соответствующие изменения будут внесены на заседании профильного комитета, которые рассмотрит и утвердит  Верховная Рада Украины.
– Сами врачи, видимо, не готовы, давайте говорить прямо, к серьезнейшей работе по трансплантации?
– В какой-то мере. В институте трансплантации и хирургии проводили опрос среди врачей. Оказалось, большинство не поддерживает трансплантацию. Досадно, что в учебных программах медуниверситетов не было лекции по трансплантации.
– А в Запорожском медуниверситете?
– Читаю такие лекции и пятикурсникам, и слушателям Запорожской медицинской академии последипломного образования, у них есть возможность пообщаться с теми, кому выполнена трансплантация органов. Характерно, что после ознакомления и изучения курса трансплантологии почти все слушатели не против подписать “карту донора”, дав “добро” на трансплантацию своих органов после смерти. Они воочию убеждаются в том, что трансплантация – для многих единственный путь к спасению.
– Александр Семенович, на мой взгляд, необходима системная информационная политика, направленная на освещение проблем трансплантации.
– На самом деле, этот важный, существенный момент государством упущен: на информационное обеспечение, освещение работы трансплантологов денег нет, хотя ежегодно мы планируем выделение определенных средств на эти цели.
– Эту бюджетную строчку, видимо, как так и надо, вычеркивают?
– Мотивируя острой нехваткой денег в госбюджете. Поэтому тема “трансплантации” появляется в масс-медиа, скажем так, по особым случаям. Например, при обсуждении Закона появляется много публикаций, выступлений на телевидении, проводятся пресс-конференции. Даже если, допустим, в нем останется презумпция несогласия, характерная, кстати, для многих зарубежных стран, где выполняется за год до 20 тысяч трансплантаций и буквально со школьной скамьи формируется отношение к ней детей, то все равно нам следует вести разъяснительную работу, формируя у людей объективные взгляды, позицию, соучастие и сочувствие.
– Которые заключаются в осознании бесценности жизни, для чего следует идти на самые отчаянные поступки?
– Конечно. Отдача органов для пересадки после смерти и есть самый гуманный, жизнеутверждающий поступок. Надо, чтобы с детства формировалось именно такое мнение.
– Погибая, спасай?
– Да! Американцы уверены, что пересадка органов умершего безнадежно больному, который продолжает жить на земле, оставляет впечатление, будто рядом с близкими и родными находится и ушедший в мир иной человек. Поэтому там отказов практически нет, есть государственный реестр, четкая информация. Но самое главное то, что американцы верят в медицину, зная, что установленный диагноз “смерть головного мозга” неоспоримый, верный. Родные и близкие в присутствии священника могут попрощаться с умершим(ей), у них нет внутренних противоречий, связанных с забором органов. В Америке немало эмоциональных доноров, которые отдают почку не близкому родственнику, а совсем незнакомому пациенту.
– Что подчеркивает, прежде всего, высокую культуру, воспитанность населения?
– Нам всем в этом гуманном направлении предстоит много работать.

Беседовал
 Юрий ИВАНЕЦ